Научный архив: статьи

Статья посвящена исследованию отдельных стихотворений М. Ю. Лермонтова в системе мифопоэтической концепции вестничества, сформированной в трактате Д. Л. Андреева «Роза Мира» (1958). В таком контексте классические тексты Лермонтова рассматриваются как образцы визионерской лирики. На основе герменевтического метода устанавливается эстетическая роль и идейно-художественная актуальность мифопоэтических элементов образного мира Лермонтова. Обнаруживается гностическая природа понимания лирического Я, мистическая перспектива любовной поэзии, русского пейзажа, социальных мотивов. С помощью мифопоэтической интерпретации лермонтовских стихотворений «Ночь. I» (1830), «Предсказание» (1830), «Ангел» (1831), «Мой демон» (1831), «Когда волнуется желтеющая нива…» (1837), «Как часто пестрою толпою окружен…» (1840), «Из-под таинственной холодной полумаски…» (1841), «Выхожу один я на дорогу…» (1841), «Пророк» (1841), «Родина» (1841) и др. раскрываются отдельные смысловые пласты образности, связывающей поэзию Лермонтова с русским мифо-поэтическим художественным пространством, приобретающим роль пророческого гипертекста. Делается вывод о том, что в ряде стихотворений М. Ю. Лермонтова присутствуют образы и идеи, повлиявшие на формирование теории и практики русского символизма и постсимволизма в качестве образцов мифопоэтического мышления. Результаты исследования расширяют и дополняют представления о мифопоэтических параллелях и традициях в целостном художественном пространстве русской лирики, историко-литературном контексте и возможностях интерпретации классических стихотворений М. Ю. Лермонтова в системе дискуссионности и герменевтического феномена приращения смыслов.

Статья посвящена рассмотрению принципов историософского осмысления военной действительности 1941-1944 годов в трилогии К. М. Симонова «Живые и мертвые». Актуальность исследования состоит в необходимости полномасштабного возвращения в литературный процесс имени писателя как одного из наиболее ярких авторов ХХ века. Цель работы при изучении творческой систематики жанрового образования заключается в установлении документальной и психологической достоверности сюжетного времени, с конкретизацией семантики ретроспективного изображения событий и судеб в романе «Последнее лето». Методологическим основанием работы служит инструментарий телеологического анализа художественного целого, предполагающий, в частности, конкретику типологического освещения литературных фактов. Показано, что сюжетно-композиционная организация трилогии детерминирована реальным ходом истории. Трехчастное единство романного цикла обеспечено сквозными характерами и мотивами, что позволяет автору воссоздать картины войны в модусах героики, трагического и ужасного. В диалектике и метафизике военных будней негативное случайное предстает как заведомо закономерное. Продуктивными приемами поэтики в каждом из романов являются разноплановая функциональная нагрузка героев и персонажей с аксиологически-оценочной коррекцией их миропонимания и линии поведения со стороны «всеведущего» повествователя, а также опора на событийный ряд, в компаративном аспекте которого значимы фабульно-хронологические начала, поддержанные мотивно-архитектоническими средствами. Доказано, что отличительными особенностями заключительного романа трилогии стали высокочастотная практика наложения оценочного субъектно-персонажного сознания на речь повествователя, а также устойчивое обращение автора к бинарной оппозиции «тогда - сейчас».

В рассказе И. С. Тургенева «Конец Чертопханова» важным сюжетным элементом является развязка любовной линии: цыганка Маша, покидая Чертопханова, в знак прощания поет песню «Век юный, прелестный…». Авторский выбор романса представляется глубоко обоснованным: романс имеет долгую историю, существует комплекс связанных с ним ассоциаций, актуализирующих мотив свободы в рассказе Тургенева. Анализ истории песни, которую Тургенев привлекает в качестве цыганского романса, позволяет уточнить ее роль в структуре рассказа. Текст романса «Век юный, прелестный…» (также известен под названиями «Песня», «Ария») принадлежит Н. М. Коншину. Он указал одну строку произведения, на мелодию которого должна была исполняться «Песня». Источником песни является анакреонтическое стихотворение «Le delire bachique» французского шансонье М.-А.-М. Дезожье. Творчество Дезожье было известно в России: в статье приводятся доказательства знакомства литературного круга, в котором вращался Коншин, с творчеством этого французского автора. В «Песне» воспевается любовь как преходящая, но единственная ценность этого мира. Стихотворение Коншина предположительно унаследовало от первоисточника смысл, который был ясен современникам: в призыве наслаждаться любовью звучит протест против гнета окружающей действительности (песни Дезожье писались во время правления Наполеона I), что подтверждает рецепция творчества Дезожье в критических работах Ш. О. де Сент-Бева и А. С. Пушкина. Превращение анакреонтической песни в популярный романс, вошедший в цыганский репертуар, связано с именем А. Л. Гурилева. Приблизительно в 1830-е гг. он написал музыку к стихам Коншина. Автор слов постепенно был забыт, а романс обрел новую жизнь, став визитной карточкой цыганских хоров. В качестве цыганской песни он и был привлечен Тургеневым в текст рассказа «Конец Чертопханова», сохранив при этом свой вольнолюбивый смысл, дополненный мотивом тоски.

Рассмотрена специфика смехового начала в романах В. В. Набокова «Отчаяние», «Король, дама, валет» и «Камера обскура». Описываются отличительные и общие признаки «божественного юмора» и черного юмора, отражающие ориентацию на создание абсурдистской картины мира. Анализируются формы выражения обоих видов юмора. «Божественный юмор» характерен для Автора-творца, являющегося неперсонифицированной маской В. В. Набокова и управляющего героями-марионетками, для которых, в свою очередь, свойственен черный юмор, выражающийся как через циничный смех, так и через иронию и издевки одних героев над другими. Гомерический смех в ранней прозе В. В. Набокова выполняет следующие функции: миромоделирующую, оценочную и эстетическую. Черный юмор реализует только две последние, актуализируя абсурдистскую картину мира и вызывая в читателе смешанные эмоции посредством развенчания морали. Делается вывод о том, что гомерический хохот является ключом к пониманию художественной реальности романов, поскольку маркирует присутствие Автора-творца, что обнажает кукольность образной системы и способствует восприятию текста через призму театрального представления.

В статье рассмотрены черты неоромантизма в индивидуальном стиле Велимира Хлебникова (1885-1922), сформировавшегося как писатель и как мыслитель в неоромантическую в своей основе культурную эпоху Серебряного века. К интерпретации значения термина «неоромантизм» существуют различные подходы (Л. П. Щенникова, Е. Ю. Кармалова, З. Г. Минц). Как неоромантические явления в некоторых случаях осмысляются предсимволизм, символизм и постсимволизм. Мы придерживаемся интегративного подхода, данного в работах И. Г. Минераловой, постулировавшей наличие единого культурного стиля эпохи Серебряного века как определяющего фактора творчества. В этой связи неоромантизм в его многообразных составляющих, включая и различные этапы его формирования и развития, - одна из определяющих черт этого культурного стиля, имеющего своей доминантой стремление к художественному синтезу, «новой стилизации», мистериальному началу в творчестве. Ключевыми среди собственно неоромантических черт стиля В. Хлебникова являются синтез искусств и «новая стилизация», реализованная посредством «живописания звуком», «звукового символизма», неологизмов, других литературных приемов, а также мистериальное начало, жизнестроительство, определяющая роль в произведениях образа поэта-пророка, кардинальное обновление художественных форм творчества.

Творчество А. М. Горького всегда вызывало интерес не только у специалистов-горьковедов, филологов, но и у широкого круга читателей. В попытке создать собственный стиль он пробовал писать в разных жанрах, манере, прибегал к различным выразительным средствам языка, смешивал литературные направления, что стало отличительной чертой его художественного наследия. В статье рассмотрен прием зооморфизма, которым на протяжении всего творческого пути Горький широко пользовался в целях познания души своих персонажей. Для исследования были отобраны произведения, написанные им в разные годы: рассказ «Макар Чудра», повести «Фома Гордеев» и «Мать», трилогия «Детство», «В людях», «Мои университеты». На основе комплексного анализа вышеперечисленных текстов, описательного и сопоставительного методов удалось не только глубже изучить характер того или иного персонажа и понять его душевную организацию, но и выявить примеры ситуативного применения зооморфных образных сравнений. В некоторых случаях наблюдалось наложение зооморфных метафор: герою с устойчивой зооморфной характеристикой Горький давал ситуативное сравнение с иными представителями животного мира в зависимости от поведенческой реакции на то или иное обстоятельство. В результате проведенного исследования был сделан следующий вывод: в одних случаях писатель прибегал к однократному ситуативному использованию зооморфизмов как к литературному приему, в других - как к способу раскрытия и познания души персонажей. Все вкупе позволило более глубоко и детально изучить авторский замысел в отношении героев его произведений и раскрыть многогранность Горького как художника, философа и человека.

Статья посвящена особой теме в русской литературе - теме страданий, ее функционированию в творчестве видных писателей XIX-ХХ веков; исследуется влияние на литературу ХХ века религиозно-философской и эстетической концепций Ф. М. Достоевского. Прослежены истоки темы страданий, восходящей к Библии, рассмотрен ее философский контекст, экзистенциальные вопросы, связанные с ней.

На основе биографического, сопоставительного, интертекстуального методов исследования, а также культурно-исторического подхода рассмотрены взгляды на литературу и тему страданий Ф. М. Достоевского, А. П. Платонова, В. П. Астафьева, сделаны экскурсы в творчество русских и зарубежных писателей, в котором так или иначе обнаруживается связь с данной темой.

Страдания литературных персонажей дифференцируются: выделяются физические, нравственные, экзистенциальные страдания. Часто они вызваны социальными пороками, историческими причинами, нравственной глухотой окружающих, но могут вызываться экзистенциальным хаосом, затягивающим человека независимо от его воли. Показано, что писатели искали пути преодоления страданий; по-разному осознавая, осмысливая их, чаще всего Достоевский, Платонов и Астафьев представляли страдания как метафизическую константу, имманентно присущую человеку, его сознанию, поэтому путь преодоления страданий часто связан в их произведениях с утопическими идеями, с преодолением отчужденности людей друг от друга.

В статье излагаются общие принципы художественного перевода. Рассматриваются переводы на арабский язык произведений Бунина («Тайна», «Потомки Пророка»; «Тёмные аллеи»). Упоминаются стихотворные переводы Бунина с европейских языков. Указываются неточности перевода лексических образных средств. Утверждается и обосновывается мысль о важности изучения творческих особенностей автора переводимого материала.

В статье анализируется повесть Л. Юзефовича «Поход на Бар-Хото» с целью выявления мифопоэтики в произведении. Используются мифопоэтический и описательный методы исследования. Особое внимание уделено рассмотрению хронотопа, образа главного героя, системы персонажей, а также выявлению некоторых символических и мифологических реминисценций в повести. Пространство Монголии, особенно крепость Бар-Хото, с которой связан центральный эпизод произведения, обозначается автором статьи как пространство смерти и хаоса, а время связывается с циклами, являющимися важной категорией буддийской картины мира. Большое значение отводится образам степных духов и божеств наряду с образами буддийской мифологии. Утверждается, что при помощи неомифологизма Юзефович создает миф об особом пространстве Монголии XX в. Проводится краткий сравнительный анализ с предыдущим романом Л. Юзефовича «Филэллин» и делается вывод о специфике функционирования мифопоэтики в поздней прозе писателя.

В статье исследуются реализация концепта «сакральное» в бытовом пространстве повестей Н. В. Гоголя и И. С. Шмелева, его интерпретация в художественном мире обоих писателей, а также аксиологическое обоснование сакрализации материального мира в данных произведениях. В работе отмечается схожий взгляд писателей на гармонию материального и духовного мира, единство бытового и бытийного начал, а также внимание авторов к тайным и сокровенным смыслам повседневной жизни героев. Отдельно выделяется мотив вторжения темных и зловещих сил, противопоставляемых замкнутому сакральному пространству в текстах повестей, образующих ключевую онтологическую оппозицию «зло - добро». Особое внимание уделяется символическому значению бытовых образов и духовному контексту авторского изображения домашнего уклада, кулинарной культуры и повседневной жизни.

В статье рассматривается «китайская сказка» в прозе В. О. Пелевина как литературное явление и нарративная стратегия, как аллегория, основанная на типичных сюжетах из китайской традиционной культуры. По своей сути, «китайская сказка» Пелевина - это сюжетная модель, совпадающая со стилистическими характеристиками его произведений, и культурная метафора, обладающая собственным инновационным механизмом и новаторским пространством. Проводится концептуализация «китайской сказки» в творчестве Пелевина с последующим анализом философских, религиозных и литературных тем в «сказке И Цзин», «сказке чань-буддизма» и «сказке о Путешествии на Запад». Утверждается, что, опираясь на эти «китайские сказки», Пелевин создает восточный постмодернистский эксперимент, где в осмыслении постсоветского контекста и реконструкции российской истории используются средства имитации и интертекстуализации традиционной китайской культуры. Делается вывод о том, что творчество Пелевина способствует установлению литературного диалога между Востоком и Россией, утверждает инклюзивность и универсальность творческой практики восточного постмодернизма, содержит предостережение об опасностях на особом русском пути.

Идиостиль Н. Туроверова воплощает особенности менталитета донского казачества. Мироощущение лирического героя чаще всего совпадает с мировосприятием автора в стихотворениях. Поэт не принимает обозначение прощания с Россией как эмиграции, вкладывая в эту лексему отрицательные коннотации. Творческая индивидуальность поэта-казака, поэта-воина определила именование лирического героя: скиталец, пилигрим, казак, поэт, певец. Его герой нашел свой истинный путь пилигрима, возвращающегося к родным станицам, и это путь поэтический. Данный подход и обозначил особенности воплощения мотива прощания с Россией - прощание с вечной надеждой на возвращение. Именование лирического героя Н. Туроверова сформировалось под воздействием классической традиции, казачьего и эмигрантского контекстов. Эти художественные векторы и определили взаимодействие и оппозиция различных семантических единиц, обозначающих название лирического героя.