Статья посвящена сравнительному анализу представлений о царстве и священстве (imperium et sacerdotium), запечатленных в двух выдающихся произведениях русской книжности XVI столетия — «Послании на звездочетцев и латин» Филофея Псковского, адресованном дьяку М. Г. Мисюрю Мунехину, и «Слове о нестроениях» Максима Грека. В первом из них излагается идея «Москва — Третий Рим» и роль русского царя как «броздодержателя святых Божиихъ престолъ». При этом вселенская миссия Рима, по мнению Филофея Псковского, основана не на «неразрушимости» царской власти, а на православном учении, которое выражается в верности церковным канонам. «Слово о нестроениях» Максима Грека развивает данную проблематику в ином ключе. Черпая вдохновение в песнях Савонаролы, Максим Грек излагает свое представление о назначении власти и роли церковного авторитета. Его размышления, однако, развиваются не на историческом и богословском уровне, а скорее в моральной и социальной перспективе. В таком контексте функция священника носит не столько сакральный, сколько пророческий характер и подразумевает жесткую критику правителей. Форма диалога, строгая аргументация, но прежде всего неявные ссылки на темы и концепции, присутствующие в современной западной мысли, свидетельствуют о развитии оригинальной рефлексии, ориентированной на обновление восточно-христианской мысли. Несмотря на разные подходы, обоих писателей объединяет не только изобилие библейских цитат, но прежде всего образ вдовы в пустыне, вызывающий в памяти апокалиптический и эсхатологический горизонт
Высказывания Филофея о Руси как «Ромейском царстве» в его знаменитом послании Мисюрю Мунехину (1523 г.) проанализированы в контексте остального текста послания, его списков, редакций и в контексте иных памятников, говорящих об идентичности Московской Руси. Обнаруживается, что, во-первых, для Филофея Русь как «Ромейское царство» есть не государственное, а церковногосударственное образование, в котором государство и Церковь слиты воедино до неразделимости (в логике византийских представлений о симфонии Церкви и государства); это выражение «имперской эсхатологии» (термин Г. Подскальского). Во-вторых, такое понимание Руси как Ромейского царства есть парафраза того же мотива, что и «Святая Русь», «Русь-Израиль», «Русь — царство православных»; за этими выражениями стояло парадоксальное представление о Руси как церквицарстве. В-третьих, такая формула идентичности противоположна формуле «Московская Русь есть natio»; конфессиональное и «национальное» в ней так слиты, что для «национального» не остается места. В-четвертых, в данном случае логика отношений «церковного», «государственного», «религиозного», «светского», «национального» в построении дискурсов идентичности «работает» совсем не так, как в опыте средневекового Запада
Статья посвящена рассмотрению и сравнительному анализу двух ключевых идеологем русской религозно-политической мысли — «византийского наследия» и «Третьего Рима» — в трех темпоральных срезах: Средневековье, XIX столетие и современность. Показано, что отечественная специфика такого общемирового тренда, как «медиевализм», под которым понимается актуализация средневековых нарративов, идей и образов, связана, во-первых, с преобладанием интереса к теме преемственности между Россией и Византией, а во-вторых — отчасти повторяет подобный всплеск общественного интереса к византийскому наследию («византизму») в XIX в. В центре внимания автора статьи — два перекликающихся между собой текста, воплощающих высшие достижения отечественной интеллектуальной традиции Средневековья и XIX столетия, «золотого века русской культуры и мысли»: с одной стороны — сформулированная псковским иноком Филофеем теория «Москва — Третий Рим» (1523), представляющая собой итог многовековой эволюции идеи «византийского наследия», с другой — эссе В. С. Соловьева «Византизм и Россия» (1896), смысловым ядром которого является истолкование теории Филофея. Предметом своеобразного диалога сквозь время между двумя мыслителями является размышление о миссии Третьего Рима как историческом назидании, которое должна извлечь Россия из судьбы Рима и Византии. Одновременно оба эти текста отражают двукратно пройденный отечественной мыслью путь становления историософской традиции как особого пути постижения истории в ее неотделимости от эсхатологии и сотерилогии через парадоксальное сочетание погруженности в нее и одновременно — созерцания истории в метапозиции по отношению к ней
Публикуемая записка представляет собой проект Инструкции киевскому военному, подольскому и волынскому генерал-губернатору Д. Г. Бибикову, занимавшему этот пост в 1837–1852 гг. Документ возник в условиях оппозиции российским властям со стороны населения западных губерний после Ноябрьского восстания 1830–1831 гг., сохранения в различных слоях общества польского влияния. Отсутствие четких и ясных ориентиров в окраинной политике империи в указанный период определяло высокую активность генерал-губернаторов в оценках текущей ситуации, разработке предложений и проектов интеграции края с «коренной Россией», которые адресовались государю и рассматривались по его поручению в Западном комитете. Публикуемая впервые записка, писарская копия которой отложилась в фонде канцелярии Министерства внутренних дел Российского государственного исторического архива (РГИА, ф. 1282), выгодно отличается от большинства подобных проектов. Важной особенностью документа является его необычная форма, поскольку он написан от имени Николая I, но был подготовлен и подписан самим Д. Г. Бибиковым. Содержание записки позволяет заключить, что представленные в ней анализ и оценки конкретных решений власти отличались от политической практики имперского центра
Современная теория memory studies все больше обращается к проблеме транслокальности, свидетельствующей о сложных процессах производства, циркуляции и потребления памяти за пределами «национального», «культурного» или «локального» ящичного мышления. Как показывает автор на примере культурной памяти о Великой Отечественной войне и блокаде Ленинграда в позднесоветскую эпоху 1960–1980-х гг., значимая память о блокаде необязательно создавалась там, где происходило это событие, а ее акторы отнюдь не мыслили ее как «локальный» феномен; блокада активно сравнивалась с другими событиями войны, а трагедия ее последствий происходила далеко за пределами города. Основываясь на архивных источниках (ЦГАЛИ, РГАЛИ, ЦГАИПД, архив «Мосфильма»), партийной историографии, идеологических текстах, литературе, кино и других посредниках памяти, автор обосновывает несколько подходов того, как можно изучать «большой радиус» памяти о блокаде — транслокальное измерение памяти о войне в «долгие семидесятые», выраженное во множественной транслокальности а) памяти об эвакуации, б) культурного производства, репрезентации и восприятия, а также в) «международной» памяти одной из самых масштабных катастроф XX в
В статье исследуются стратегии работы с памятью о блокаде Ленинграда, которые Д. А. Гранин и А. М. Адамович использовали при написании «Блокадной книги». Для обозначения новизны подхода писателей вводятся понятия «утопической» и «гетеротопической» памяти: первая свойственна официальному дискурсу о блокаде, стремившемуся к генерализации и глорификации, и отдельным художественным произведениям 1960–1970-х гг. Авторы «Блокадной книги», напротив, избрали, как это демонстрируется в статье, стратегию показа блокадного прошлого через частные истории и свидетельства, которые писатели собирали самостоятельно. Работая в жанре «репортажа с места исторических событий», они стремились показать блокаду Ленинграда «на малом радиуса».
В статье рассматривается проблема мнемонической активации традиционно «молчаливых» в поле отечественной исторической памяти социальных групп: нестоличных местных сообществ и иммигрантов. Методологической базой анализа является конструктивизм, т. к. именно через его теоретический ракурс можно объяснить динамику складывания исторических образов и социальных статусов различных групп населения. Исследуется специфика краеведения в отечественной интеллектуальной среде. Доказывается, что понимание краеведения в качестве непрофессиональной, любительской истории находится в рамках (нео)колониальной парадигмы. Вырабатывается определение феномена краеведения как, с одной стороны, междисциплинарной науки, чей методологический и методический аппарат сокрыт в составляющих ее дисциплинах, а с другой — особого способа осмысления окружающего мира, причем взаимодействие краеведения-науки и краеведения-мировоззрения находится не столько в плоскости отношений профессионал/непрофессионал, сколько в перспективах развития в России гражданского общества. Предлагается использование возможностей краеведения при мнемонической адаптации и интеграции иммигрантов в новой для них культурной среде. Доказывается, что образы местной истории для иммигрантов более понятны и актуальны, в отличие от официальных метанарративов стран «исхода» и «прибытия». Взаимодействие двух «молчавших» ранее мнемонических акторов объективно будет способствовать развитию институтов гражданского общества
На примере Липецкой области в статье анализируется специфика конструирования памяти о прошлом в «молодых» регионах России. На основе акторно-сетевого подхода и критического дискурс-анализа были изучены сети взаимодействия основных акторов политики памяти в Липецкой области в контексте создаваемых ими дискурсивных сред. Реконструкция основных этапов политики памяти в регионе позволила выявить особенности преобразования советского исторического нарратива. «Молодость» региона создает особую темпоральную ситуацию, где отсутствие «своего» прошлого создает мемориальный ландшафт в виде своеобразного «лоскутного одеяла». C одной стороны, это способствует сильному влиянию общероссийских трендов официальной политики памяти, а с другой — заставляет районы области искать любые возможности расширения репертуара коммемораций. Анализируются практики «присвоения» воспоминаний соседних регионов, создания воображаемых пространств памяти, а также коммеморации отдельных сюжетов прошлого, выпадающих из регионального официального исторического нарратива. Сравнение стратегий мнемонических акторов показывает их стремление к сохранению советского нарратива, умолчанию о «трудных» страницах советского прошлого в регионе, эклектический характер синтеза коммемораций дореволюционного и советского периодов. Показано, что акторы, которые в регионе могли бы выступать источником создания альтернативных смыслов регионального прошлого, в силу политических причин также вынуждены учитывать федеральный тренд и не заинтересованы в обращении к конфликтогенным участкам регионального прошлого.
Статья посвящена методологическим аспектам изучения региональной памяти в контексте современных трансформаций memory studies. Обсуждается проблема выделения регионов и определения их границ, необходимость разграничения региональной политики памяти и региональной памяти как различных предметов исследования, требующих собственного инструментария. В качестве отдельного вопроса рассматривается наличие различных темпоральных режимов в функционировании региональной памяти, что заставляет воспринимать каждый регион как дискретную совокупность локальных мемориальных практик.
В статье рассматриваются способы отображения травматического опыта колонизации в художественной литературе на материале романа Арундати Рой «Бог мелочей». Травма истории играет большую роль в постколониальной литературе, наряду с травмой миграции и травмой самоидентификации. В романе Арундати Рой отображение травмы истории связано с художественным исследованием «следов» колонизации в жизни отдельной индийской семьи, каждый из членов которой по-своему становится носителем исторической травмы, что проявляется, в частности, в сюжете насилия. Предметом особого внимания автора романа становится положение субалтерна, при этом происходит феминизация жертвы насилия. Способы воплощения травматического опыта в романе открывают большую традицию в литературе — это молчание, то есть неспособность говорить о травме, и память тела. «Близнечный» сюжет позволяет рассмотреть варианты проживания травматического опыта. Личная травма реализуется в мотиве ошибки, который так же, как и сюжет насилия, предваряет множество произведений подобного рода (где историческая травма раскрывается через мотив ошибки) в английской литературе. Посредством сюжета ошибки в романе иллюстрируется вторичная травма младших поколений колонизованного народа.
Современный кризис Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений побуждает обращаться к истокам современных европейских проблем. В данной статье рассматривается политика США в отношении депортации немцев с территории Польши и бывших восточногерманских земель в первые послевоенные годы. Исследуются основные мотивы американского руководства при переселении немецкого населения с территорий к востоку от линии Одер-Нейсе. Предпринимается попытка оценить влияние данного вопроса на генезис Холодной войны. Автором проанализирован большой объем фактологического материала и сделаны выводы о двойственности политики США по вопросу депортации немцев с присоединенных к Польше земель Восточной Германии. Установлено, что в мотивах американского руководства доминировал прагматизм, а экономические факторы играли решающую роль в выборе политической тактики. Ответственность за антигуманные методы переселения немцев, используемые польским правительством, руководство США возлагало на СССР, что в немалой степени способствовало эскалации разноггласий в отношениях двух держав. Обосновывается, что политика США носила амбивалентный характер и ограничивалась в основном дипломатическими методами, которые не всегда сопровождались адекватными административными и финансово-экономическими мерами
В статье рассмотрены причины, проведение и результаты военно-научной экспедиции к Эльбрусу в 1829 г., организованной командующим войсками на Кавказской линии, в Черномории и Астрахани, начальником Кавказской области генералом Г. А. Емануелем. Новизна и актуальность представленного исследования заключается в том, что нет подробного описания данной экспедиции с научными выводами, несмотря на интерес к этому событию. В статье исследована тщательная подготовка и проведение этого мероприятия. Показано, что в экспедиции принимали участие как ученые из Российской Академии наук, так и представители северокавказских этносов. Выявлено, что во время экспедиции были проведены исследования в области географии, геологии, физики, зоологии и ботаники, что является значительным вкладом в науку. Во время экспедиции было совершено первое восхождение на г. Эльбрус, ставшее событием международного уровня. На основе анализа источников и первоисточников, некоторые из которых вводятся в научный оборот впервые, в данной работе показано, что первовосхождение на гору Эльбрус совершил кабардинец Килар Хаширов. Кроме того, проведен анализ ряда публикаций, в которых утверждается другое имя и фамилия первовосходителя на Эльбрус. Их сопоставление с первоисточниками позволяют сделать вывод об ошибочности данного утверждения