Архив статей журнала
Цель нашей работы рассмотреть вопрос о возможности верного следования судьбе героем «Песни о вещем Олеге» А. С. Пушкина. Новизна исследования состоит в том, что в нем осуществляется переход от определения «вины» князя к пониманию заложенного в тексте «намека» о том, каким можно было бы представить правильный путь героя, «захваченного судьбой» в понимании В. Н. Топорова. Рассматривается широкий спектр сложившихся на сегодняшний день объяснений причин гибели героя «Песни». Проводятся параллели между стихотворением А. С. Пушкина и трагедией «Царь Эдип» Софокла, отмечается сходство диалогов вещего Олега с волхвом и Эдипа с прорицателем Тиресием. Также в статье развивается мысль о реализации в «Песни» «трагедии познания». Ложное толкование Олегом слов волхва связывается с «уединенным сознанием» героя. Рассматривается общее отношение А. С. Пушкина к вопросу о роке и предопределении: в понимании поэта, следование судьбе может быть сопряжено с нравственной победой над ней и сохранением внутренней свободы. Автор статьи приходит к выводу о том, что вещий Олег отказывается от героического пути. Он предает друга, желая уйти от смерти, называет хазар неразумными, но при этом теряет разум сам, когда обвиняет волхва и демонстрирует обманчивую очевидность несбывшегося пророчества. В качестве альтернативы гордому и потому ложному пути князя рассматривается положительный образ преодоления рока носителями «конвергентного сознания» главными героями в былине «Три поездки Ильи Муромца» и в романе «Капитанская дочка» А. С. Пушкина.
На материале стихотворения «Монастырь на Казбеке» (1829) исследуются особенности образно-словесной экспликации ценностных доминант картины мира А. С. Пушкина. Демонстрируется, что содержательное пространство произведения структурирует аксиологическая вертикаль «природа - человек - Бог», сопрягающая ценности видимого мира - символизируемую Казбеком величественную красоту природы, и ценности мира невидимого - воплощенную в образе монастыря тайну человеческой души, обращенной к Богу как ценности Абсолютной. Смыслообразующим центром, в котором объединяются внешние образы и их внутреннее, умозрительное бытие, выступает локус неба - вольная вышина, к которой обращена жизнь души лирического героя в ее «движении и стремлении» (ср. А. Ф. Лосев). На языковом уровне актуализация аксиологических смыслов стихотворения происходит в рамках единого вертикального контекста, который намечается библейской аллюзией монастырь - ковчег, представляющей собой «смысловой ключ» к пониманию авторского замысла. В образе монастыря на Казбеке невидимое и невыразимое становится «реально присутствующим, видимым и действующим» (В. Н. Лосский). Существуя во времени, монастырь предстает непричастным переменам и пребывает в том настоящем, которое, не имея измерения и длительности, являет собой откровение вечности. Делается вывод, что ценности-идеалы, символически воплощенные в стихотворении А. С. Пушкина, представляют собой «тончайшие и острейшие инструменты» (А. Ф. Лосев) для противодействия множественным манипуляциям в сфере культуры, направленным на деформацию русской национальной аксиосферы.
Статья посвящена исследованию аллюзий на произведения русской драмы в романе В. В. Набокова «Под знаком незаконнорожденных» - первом произведении писателя, созданном в Америке. Научная новизна работы определяется тем, что впервые подробно комментируется реминисцентный слой текста, связанный с произведениями русской литературы. Осмысляя проблему исторического детерминизма, Набоков обращается к пьесам А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Писатель пародирует образ Бориса Годунова, подчеркивая сновидческую основу сюжета пушкинского произведения: как и в «Борисе Годунове», в мире Набокова государство пошляков и палачей погружено в тягостный сон-морок. Отсылая к сюжетам «Маленьких трагедий», писатель травестирует мотив рока: автор эксплицирует ситуацию обнаружения героем фантомной природы реальности. Набоков трансформирует композицию «Ревизора» и подчеркивает близость своих маниакальных героев гоголевским персонажам-гомункулам. В результате исследования выявлено, что аллюзии на классические произведения используются писателем в рамках эксперимента с границами литературных родов. Показывая вариативность драматических коллизий, Набоков привлекает интертекст в разных модусах: комическом, героическом, сатирическом. Аллюзии на тексты, где герои оказываются свидетелями исторической катастрофы, позволяют писателю создать образ мира, где судьба личности и человечества не подчиняется логике трагического детерминизма. Реминисценции на произведения Пушкина и Гоголя эксплицируют идентичность автора как наследника русской классики.