В статье рассматривается художественная специфика сборника Э. Н. Успенского «Новые русские сказки». Актуальность работы вызвана наблюдаемым в наши дни повышенным интересом как к творчеству классика отечественной литературы, так и к многочисленным попыткам осовременивания русского фольклора, осуществляемым практически во всех видах искусства, и прежде всего в мультипликации и игровом кино. В сборнике, опубликованном в 2005 году, то есть вышедшем одновременно с первыми мультфильмами про богатырей, созданными на студии «Мельница» и зародившими интерес в массовой культуре к переосмыслению народного творчества, в целом сохраняется сюжетная первооснова народных произведений. Современные мотивы вводятся в сборник путём сравнения объектов прошлого с известными ребёнку реалиями, как правило, по контрасту, без создания постмодернистского коллажа. Автор предполагает, что введение многочисленных описаний и диалогов сделает лаконичный текст сказки более доступным маленькому читателю. В то же самое время, подчёркивая алогизм сказок, вызванный их мифологической первоосновой, Успенский фактически окончательно десакрализует народный текст, делая поступки героев нелепыми, лишёнными смысла. Несмотря на большое количество переизданий, в научной литературе сборник анализируется впервые.
Пьеса Евгения Шварца «Кукольный город» (1938) занимает особое место в наследии одного из крупнейших советских детских писателей и драматургов. Будучи предназначена для кукольного театра и отличаясь предельным разнообразием как персонажей, так и амплуа, она продолжает эстетику экспрессионизма и с трудом поддается однозначному воплощению на игрушечной сцене. Актуальность статьи состоит в определении места этой пьесы в освоении темы кукол отечественной литературой. Новизна статьи заключается в том, что впервые эта пьеса рассмотрена в контексте философских поисков эпохи, а именно, стремления выработать непротиворечивое понятие о бытии, которое можно распространить и на живое, и на искусственное тело. Пьеса Евгения Шварца не относится к типу «театр в театре», несмотря на то, что куклы в ней играют в куклы, напротив, она перекликается с тогдашней социальной реальностью. К пьесе оказывается применим аппарат изучения античного диалогического экфрасиса, пьеса сопоставляется с другими вариантами кукольных городов от древности до наших дней, а также с пьесой-сказкой Евгения Шварца «Сказка о потерянном времени» (1940), изначально предназначенной для кукольного театра и тоже представляющей кукольный город. Экзистенциальные и утопические мотивы в этой сказке оказываются еще сильнее, тогда как «Кукольный город» оказывается необходимой связкой между авангардным пересмотром привычного статуса тела и привычных социальных отношений и экзистенциальными поисками в мировой философии.
В статье анализируется рассказ И. А. Новикова «Юда разбойник» (1912) в сопоставлении с фольклорным первоисточником - белорусской сказкой, опубликованной Е. Р. Романовым. Поставлена цель выявить авторскую стратегию переработки фольклорного материала. Решены следующие задачи: охарактеризовать фольклорный сюжет и его отражение в художественной литературе; выявить отступления Новикова от первоисточника и соотнести с литературным контекстом; определить художественный и содержательный вектор авторских изменений. Установлено, что положенный в основу произведения сюжет является вариантом народной легенды о двух великих грешниках. Новиков следовал сюжету первоисточника, но дополнил его отдельными этнографическими и художественными деталями, авторскими описаниями и отступлениями. Живописные и сатирические элементы перекликаются с традициями Н. В. Гоголя и В. И. Даля. Также Новиков создал в произведении образ повествователя, речь которого близка к народно-поэтическому сказу и отражает современную писателю тенденцию к формированию орнаментальной прозы. Это сближает художественные поиски Новикова с экспериментами А. Белого, А. М. Ремизова и Е. И. Замятина. В рассказе Новикова выявлены черты сходства с предшествующим и современным литературным контекстом, а также отражение идей Серебряного века, в том числе неортодоксальное понимание религиозной веры.
Статья посвящена обзору взаимоотношений Максима Горького и Саввы Морозова на общественно-политическом, социокультурном и психологическом фоне жизни России рубежа XIX-XX веков. В статье широко используются как документальные материалы (воспоминания современников, статьи и книги историков и литературоведов), так и художественные тексты, в первую очередь - итоговый роман Максима Горького «Жизнь Клима Самгина». Научная новизна статьи состоит, в частности, в рассмотрении противоречивых и до сих пор в значительной степени не изученных взаимоотношений писателя и промышленника на фоне житейской и деловой этики староверия, в лоне которой вырос Савва Морозов. Богатый материал для размышлений даёт и история взаимоотношений главных героев перманентного конфликта, которым были жизнь и гибель промышленника-мецената и общего для всех - при всей разности их судеб - стремления порвать со средой, их породившей, что проявилось, в частности, в отношении всех этих персонажей (супруги Морозовы, Горький, Андреева, Красин) к своему исконному, изначальному имени и фамилии. Не менее показательным для понимания сокровенных пружин и особенностей, двигавших этими людьми, может быть сопоставительное изучение дошедшей до нас скупой и часто искажённой ими самими и их современниками биографической информации и того, как их характеры и судьбы отразились в романе «Жизнь Клима Самгина».
Интерес к творческому наследию Е. И. Замятина со стороны современных литературоведов остается достаточно устойчивым. При этом аспектами большинства исследований традиционно являются роман-антиутопия «Мы», специфика орнаментальной прозы писателя, некоторые иные. О самом сборнике писателя «Лица», включившем литературные портреты современников Е. Замятина и его статьи о литературе, работ крайне мало. Выйдя впервые в 1955 году в Нью-Йоркском издательстве имени Чехова, книга сразу же обратила на себя внимание ведущих литературные критиков Русского зарубежья, получила благожелательные отзывы. Однако год спустя Г. Ада-мович призвал на примере «Лиц» пересмотреть то, что ранее принималось без проверки. Ранее, в 1920-х критик отмечал «блестящую литературную форму» замятинских очерков, их особую стилистику, указал, одним из первых, на главную их особенность - воссоздание психологического образа героя. Теперь, в 1956-м г., анализируя «Лица» с позиций культурного поля современности, Г. Адамович был резок и беспощаден в своих заключениях и шел вразрез с традиционным взглядом на замятинскую публицистику. В 1967-м г. «Лица» будут переизданы, затем войдут в мюнхенское собрание сочинений Е. Замятина. К очеркам, лекциям, статьям писателя станут активно обращаться журналы Русского зарубежья. Все это подтверждает несомненную значимость публицистического наследия Е. Замятина. Однако хотелось бы вспомнить Г. Адамовича, попытавшегося, хотя и не очень удачно, отойти от испытанных, привычных оценок наследия русской классики ХХ века, в частности, замятинского творчества, освоить некие новые ориентиры постижения литературы.
В статье рассматривается проблема различного восприятия героями романа звуков и запахов довоенного и военного времени. При этом делается определенный акцент на сравнительно-сопоставительном анализе изменений в восприятии слухо-обонятельных впечатлений, полученных в разные периоды жизни героев произведения. Описание услышанных звуков дается с точки зрения психологических особенностей человека в тот или иной период, когда звуковой фон становится дополнительным источником определения духовно-нравственного состояния личности героев. Исследование опирается на детальный текстологический анализ, который сопровождается пояснениями и комментариями, проливающими дополнительную ясность в вопросе функционирования разнообразных звуковых оттенков, представленных в романе. Центральным в исследовании становится внутренний мир человека, спокойно жившего в мирное время, наслаждавшегося всеми его красками и внезапно оказавшегося в условиях боевых действий, когда переворачивается все сознание человека, ломается его восприятие. Именно восприятие звуков и запахов косвенно показывает, насколько люди меняются в условиях реальных боевых действий по сравнению с мирной обстановкой. Различные звуки войны воспринимаются по-новому, а привычные звуки прежней мирной жизни приобретают другую окраску и тональность, становясь яркими признаками изменившегося уклада жизни. Запахи, приближаясь по своей силе к натуралистичности, тоже становятся знаковым явлением для характеристики происходящего и отражают в основном контраст между мирным и военным временем. Все это в совокупности создает особый колорит романа Б. Васильева «В списках не значился».