Статья: Антитеза «прозрачность/непрозрачность» в богословской мысли священника Думитру Станилоае (2025)

По словам русского классика, «для того чтобы писать свои воспоминания, вовсе не надобно быть ни великим мужем, ни знаменитым злодеем, ни известным артистом, ни государственным человеком, — для этого достаточно быть просто человеком, иметь что-нибудь для рассказа и не только хотеть, но и сколько-нибудь уметь рассказать» [Герцен, 341]. Действительно, воспоминания, написанные обыкновенными на первый взгляд людьми, порой более интересны, чем тексты статусных мемуаристов. Для этого есть свои причины: «обыкновенный» человек показывает события не с должностных высот, а снизу — так, как воспринимает их обычный чиновник, обыватель, священник, заключенный.

Качество исследования, степень объективности выводов и точность реконструкции исторических событий во многом зависят от мастерства исследователя в области чтения, интерпретации и критики источников. Одним из наиболее сложных исторических источников по церковной истории XX в. можно по праву считать материалы судебно-следственных дел, в том числе в отношении священно- и церковнослужителей, а также членов православных приходов, не облеченных священных саном. В научном сообществе сегодня нет единого мнения относительно того, возможно ли использовать документы из архивов УФСБ в исторических исследованиях, и не предложены общепринятые методы верификации столь сложного источника советского периода истории Оте чества.

Двадцатого февраля в Свято-Филаретовском институте состоялся круглый стол «„Жизнь Иисуса“ Давида Штрауса в „библейских эскизах“ Александра Иванова: мифологический подход или апология Христа?». С докладами выступили ректор Свято-Филаретовского института, канд. пед. наук А. М. Копировский («„Библейские эскизы“ Александра Иванова — богословие внутри религиоведения») и старший преподаватель института, библеист Г. Г. Ястребов («Давид Штраус: личность и его радикальная теория: современный взгляд»). В обсуждении приняли участие канд. филол. наук Е. А. Полякова, канд. филос. наук В. Ю. Файбышенко, канд. мед. наук Б. А. Воскресенский, канд. филол. наук А. Ю. Гарбузняк, пресс-секретарь института С. В. Андросенко и др.

В третьей обзорной статье 1 по материалам семинара «Диалог физиков и богословов» 2 мы продолжаем размышления над высказываниями и вопросами его участников. На одном из первых семинаров «Диалога…» была выражена надежда, что имеется «шанс продолжить те религиозно-философские собрания, которые были в России в начале XX века, 100 лет назад, только с включением науки» 3. Эти надежды во многом оправдались, удалось найти «с позиций современного богословия по принципу дополнительности общий язык внешнего как научного и внутреннего как духовного» 4. При этом выяснилось, что «в наше время есть удивительное незнание христианства» 5. С другой стороны, «семинар показал, что в религии полно вещей неизвестных, над которыми задумываются верующие люди» 6.

В статье рассматривается проблема устроения церковной жизни русской эмиграции в Праге, Братиславе и Брно в 1920-х годах. Целью исследования является определение и характеристика основных этапов жизни православных приходов и братств в Чехословакии и выявление роли еп. Сергия (Королева) и прот. Сергия Четверикова в церковной жизни эмиграции. В работе использованы документы из архивов русских приходов Праги, Братиславы и Брно, впервые вводимые в научный оборот. Основным результатом исследования стало подробное описание двух периодов церковной жизни, характерных для этих приходов: этап становления и этап расцвета. Выявлены роль мирян в церковной жизни и вклад еп. Сергия (Королева) и прот. Сергия Четверикова в достижение церковного единства. Показано, что, во-первых, исполнение приходского устава, выработанного на Поместном соборе 1917-1918 гг., помогло не только собрать ответственный и деятельный приходской совет, но и сплотить вокруг него ревностных прихожан и расширить сферу деятельности прихода, в том числе в области просвещения и милосердия; во-вторых, что обеспечение богослужений было ответственностью приходов: забота о церковном благочестии верующих, конструирование переносного иконостаса, собирание икон, организация церковного хора. Все это позволяет сделать вывод о том, что потребность в религиозной жизни и жертвенном служении ближнему имела широкое распространение в среде эмигрантов, несмотря на тяжелейшие условия их существования. Сплочение верующих имело важное значение для преодоления конфликтной ситуации, возникшей в отношениях с Чешской православной религиозной общиной, стремившейся инкорпорировать русских православных эмигрантов.

В статье изучаются церковные инициативы общероссийского масштаба, исходившие от иосифлянской общины г. Архангельска в 1933-1935 гг. Архи епископ Серафим (Самойлович), находившийся в это время в ссылке в Архангельске, предложил к обсуждению документ, в котором заместитель патриаршего местоблюстителя митр. Сергий (Страгородский) обвинялся в ереси и отступничестве от Христа. В документе звучал призыв запретить митр. Сергия в священнослужении и выдвигалась кандидатура временно управляющего церковью. Другой темой для обсуждения стала проблема нехватки святого мира, используемого для таинства миропомазания. Описываемые события стали последней попыткой лидеров «правой» церковной оппозиции выработать единый взгляд на судьбы Российской церкви в условиях гонений накануне «большого террора» 1937-1938 гг. В статье реконструируются исторические события, ставшие основой легенды о так называемом Архангельском совещании архиереев; уточняется роль архиеп. Серафима (Самойловича), прот. Николая Пискановского, еп. Дамаскина (Цедрика) и других действующих лиц церковной оппозиции 1930-х гг.; проводятся параллели между практикой церковной жизни и экклезиологическими взглядами этих выдающихся церковных деятелей. Описывается роль еп. Виктора (Островидова) и его богословских идей в общецерковной дискуссии 1933-1934 гг. В научный оборот вводятся ранее неизвестные и малоизвестные архивные источники, среди которых следственные показания и личные воспоминания дочери прот. Николая Пискановского - Ксении Николаевны Пискановской.

В статье на материале различных источников (старообрядческие исторические и полемические сочинения, соборные 1 постановления и др.) делается попытка обобщить сведения о практической, организационной стороне деятельности старообрядческих соборов, о роли соборного начала в жизни старообрядческих общин Южного Урала и Зауралья. Обобщены сведения о количестве и составе участников соборных заседаний, о времени и месте проведения соборов, о подготовке и ходе самих соборных заседаний, о вопросах, которые выносились на соборное обсуждение. Установлено, что в заседаниях старообрядческих соборов принимали участие от нескольких десятков до нескольких сотен человек (Курганский собор 1924 г. - 400 участников). На соборах могли присутствовать представители общин центральной России. Главным предметом соборных заседаний был вопрос о возможности заключения брака без участия священника. Полемика о браке всегда занимала значимое место в жизни поморского согласия, в изучаемом регионе приобрела особую остроту после неоднозначных решений Озерского собора 1875 г., приведших к разделениям в согласии. Разделения активизировали соборную деятельность. Соборы рассматривали вопросы о церковном пении, выбирали настоятелей старообрядческих общин, выносили судебные решения. Источники сохранили данные о 25 старообрядческих соборах, которые прошли в регионе в период с 1850-х гг. до 1925 г. Материалы соборных решений позволяют прийти к выводу о том, что соборы были основным регулятором внутренней жизни поморского старообрядческого сообщества Южного Урала и Зауралья

Традиционная духовная жизнь русского крестьянства до начала XX в. определялась православными воззрениями и спецификой этнического варианта единой христианской культуры, сложившегося на Русском Севере. В статье проанализированы основные массовые формы покаянной обетной традиции севернорусского населения во второй половине XIX - начале XX в., исследованы особенности их складывания и исполнения в конкретно-исторических и географических условиях Севера России, а также показаны взаимообусловленность и взаимопроникновение коллективной и индивидуальной форм единой обетной традиции. Выявлено, что причинами, побуждающими многих верующих возлагать на себя дополнительные покаянные обязательства, не предусмотренные церковными установлениями, могли быть войны, природные аномалии и катастрофы, эпидемии. Для личного покаяния наиболее устойчивыми причинами являлись желание выйти замуж, неурядицы в семье, бездетность, неблагополучие в хозяйстве, болезни. Совместные покаянные действия выражались в строительстве святообыденных церквей и часовен, проведении крестных ходов и молебнов с последующим закреплением их в местном церковном календаре, в устроении храмового пространства (поновление иконостаса, заказ новых икон, ремонт и т. д.). Индивидуальные покаянные практики были весьма разнообразны: благодарственные свечи, пожертвования предметов рукоделия, помощь в ремонте храма, дополнительный пост и др. Распространенным явлением на Русском Севере было установление памятных крестов. Больных детей в случае выздоровления часто отдавали в монастырские труды на определенный срок. Важной формой покаяния являлись пешие обетные богомолья в монастыри, к святым колодчикам, родникам, местам жительства подвижников благочестия.

В научный оборот вводится текст выступления о. Сергия Булгакова от 9 марта 1934 г. по вопросу о «частичном интеркоммунионе» - евхаристическом общении англикан и православных, членов Содружества св. Албания и прп. Сергия Радонежского. Предположительно, это выступление состоялось на конференции «Исцеление раскола», которая проходила в Париже в 1934 г. Текст выступления хранится в архиве прот. Сергия Булгакова в Свято-Сергиевском институте (Париж) и представляет собой машинописный текст с карандашной правкой, сделанной рукой о. Сергия. Проблемы, которые он ставит, выходят за пределы англикано-православного диалога и имеют важное богословское значение. Документ позволяет проследить изменение представлений о. Сергия о евхаристическом общении. От убеждения, что путь к восстановлению христианского единства лежит через Евхаристию и что сакраментальное единство должно предшествовать достижению догматического согласия (1933), о. Сергий приходит к заключению, что подлинным основанием единства является единство духовное, или мистическое, и что все сакраментально-канонические установления призваны идти вслед за харизматической инициативой (1935). Публикуемый документ иллюстрирует характер этого движения. Так, важным шагом на этом пути стало переосмысление опыта церковной соборности - о. Сергий предлагает понимать ее не «механически-количественно», а «качественно», как «новое историческое церковное творчество». В статье анализируются такие экклезиологические положения о. Сергия, как «существование Православия за пределами институционального Православия», «клеточное строение организма Церкви», противостояние «харизматического» и «канонического» способа устроения церкви в истории.

В статье рассматривается вопрос взаимоотношений между церковью и государством в условиях постсекулярной эпохи. Для выстраивания содержательной основы новой церковно-государственной системы предлагается обратиться к философскому наследию свящ. Павла Флоренского и прот. Сергия Булгакова. С одной стороны, для создания модели институционального сосуществования церкви и государства может быть использована концепция Дружбы, разработанная Флоренским в 11-м письме «Столпа и утверждения Истины». С другой стороны, идейной основой может послужить предложенный о. Сергием тезис о необходимости «воцерковления» государства - в этом случае церковь выступает в роли «совести» в государственных процессах. В то же время наступление постсекулярной эпохи внесло свои коррективы в характер церковно-государственных отношений. Возвращение религиозной тематики в общественно-политическую повестку стало отнюдь не единственным следствием постсекулярности. Не менее значимым фактором стала утрата большей частью общества понимания базовых религиозных понятий и категорий, а также потеря «чувствительности» к проблемам и потребностям верующих сограждан. С целью преодоления межличностного отчуждения и порожденного им паралича общественных процессов Ю. Хабермас предложил инициировать процесс «комплементарного обучения», в ходе которого религиозные и нерелигиозные участники вводят друг друга в собственную мировоззренческую систему с помощью понимаемых и принимаемых всеми сторонами понятий и концепций. Однако подобный замысел выстраивания общественного диалога на секулярной основе натолкнулся на справедливую критику, поскольку не принимал во внимание неспособность верующих выражать свои убеждения с помощью секулярных терминов. В качестве альтернативы модели Хабермаса в данной статье предлагается модель «взаимосозерцательного диалога», представляющая собой комбинацию антропологических и экклезиологических воззрений о. Павла Флоренского и общественно-политических идей о. Сергия Булгакова. В качестве медиума в церковно-государственном диалоге может выступать право, терминология которого будет понятна представителям как церкви, так и государства, в то время как содержательная недетерминированность юридических концепций позволит всем участникам вести открытую дискуссию без ощущения «игры на чужом поле».

В статье рассматривается отношение к Бердяеву в Великобритании и отмечается, что после широкого признания в 1930-х и 1940-х годах репутация Бердяева постепенно ухудшалась в течение следующих тридцати лет. Автор рассказывает о том, как он впервые познакомился с идеями Бердяева в 1970-х годах и какие параллели он обнаружил с идеями Тиллиха, отметив, что оба философа находились под влиянием Шеллинга и творчески переосмысливали немецкий идеализм. Вместе с В. Лосским Бердяев был одним из главных проводников русской традиции того времени. Особенно привлекательным в его работах было представление о свободе, которое было более радикальным, чем то, что обычно встречалось в богословских трудах, но при этом избегало произвольности Сартра, делая акцент на контекстуализации свободы в соборности, творчестве и космической жизни. В статье отмечаются христоцентрические и эсхатологические аспекты мировоззрения Бердяева, которые были важны для развития его философии и истории, а также напряжение между определённым дуализмом (как в диалектике рабства и свободы) и целостностью божественно-человечески-космического синтеза. В заключение статьи приводятся размышления о том, что бердяевское понятие русской идеи продуктивно не только в отношении русского национализма, но и для экуменического видения, которое даёт надежду на христианское обновление в эпоху тоталитаризма.

Образ Великого Инквизитора - один из центральных в философской публицистике Н. А. Бердяева. Он служит мыслителю важным аналитическим инструментом для выявления элементов авторитарности, присущих различным духовным течениям, идеологиям, формам религиозного и квазирелигиозного сознания. На материале статей «Великий Инквизитор» (1907), «Гасители духа» (1913), «Дух Великого Инквизитора» (1935) и «Существует ли в православии свобода мысли и совести?» (1939) автор анализирует место этого образа в публицистических выступлениях философа, связанных с острыми проблемами церковной жизни первой половины XX века. Основным методологическим приемом статьи является последовательное разграничение риторической и идейной составляющих текстов Бердяева, позволяющее выявить и реконструировать намеченную в них систему аргументации. Прослеживается сходство и различие основных аргументов, которые ставятся в связь с развитием философской позиции мыслителя, прежде всего с его философией религии. Выявляются философско-теологические, в частности, экклезиологические, основания и базовая полемическая ситуация критики. Критика философа в адрес церкви в рассматриваемых статьях сопоставляется с его критикой в адрес русской интеллигенции, намеченной в сборнике «Вехи» и других работах. Апелляция к образу Великого Инквизитора позволяет установить, что последовательно проводимая Бердяевым критика разнообразных форм авторитарности, присущих русскому православию и «правой эмиграции» первой половины XX в., с одной стороны, аналогична «веховской» критике «левой» интеллигенции, а с другой - приводит к своеобразному парадоксу конфессионализации, в рамках которого сообщество свободно мыслящих религиозных интеллектуалов, пытаясь преодолеть установленные авторитарным мышлением границы конфессий, само формирует квази-конфессиональные общности и структуры. Вопрос о том, насколько философу удается заметить и преодолеть этот парадокс, остается открытым.

Статья представляет собой анализ этических текстов Дитриха Бонхёффера, написанных в ранний период его творчества (1925-1932). В первой части статьи рассматривается доклад Бонхёффера «Базовые вопросы христианской этики» (1929). Это его первая работа, целиком посвященная проблемам этики; главное место в ней занимают размышления об источнике этического познания. Помимо гносеологических проблем Бонхёффер затрагивает несколько практических вопросов, в частности - вопрос о христианском отношении к войне. Вторая часть статьи посвящена главным образом докладу «О богословском обосновании работы мирового союза церквей» (1932), в котором идет речь о богословском осмыслении христианского пацифизма. В этом докладе Бонхёффер также рассматривает теоретический вопрос гносеологии и практические вопросы политической теологии. Цель сопоставления этих двух текстов состоит, с одной стороны, в поиске изменений во взглядах Бонхёффера, свидетельствующих о развитии его этических воззрений, с другой стороны - в рассмотрении особенностей, характерных для его богословия на протяжении всего периода. В статье мы показываем, что, несмотря на изменение отношения к войне от оправдания войны как установленного Богом порядка к порицанию войны как того, что Божественный порядок разрушает, Бонхёффер и в конце 1920-х, и в начале 1930-х гг. опирается на один и тот же этический метод, ориентированный не на универсальные нормы, актуальные всегда, а на волю Бога о конкретной ситуации и в конкретное мгновение, которая актуальна именно в данный момент. В заключении статьи мы определяем возможные темы дальнейших исследований в этой области, намечая перспективные направления.